(Наткнулась на свою старую тетрадь.)
22.01.2006
Вчера в палату доставили новую больную. Ввез ее сын на кресле, которое гремело, как несмазанная телега по деревенским ухабам (как, впрочем, весь больничный «транспорт»).
Возраст женщины определить было невозможно. Ей с равным успехом можно было дать как 35, так и 60. Сразу бросился искалеченный левый глаз, недугом изгнанный из орбиты, с натянутым на яблоко веком. Словно уродливый мультяшный глаз с торчащими остатками ресниц непостижимым образом оказался на лице реальной женщины.
Первым делом новая соседка громогласно объявила, что хворь ее неизлечима, зовется раком в последней стадии. Дескать, осталось ей все-то три недели земного существования. Мол, мучается ужасными болями и всячески страдает. А завершила исповедь честным признанием, что достался нам в соседство отнюдь «не подарочек».
Так в палате с выздоравливающими пациентами сначала появилась немощная бабка с недержанием, требующая постоянного ухода и внимания (которое практически полностью легло на меня как на самую молодую), а затем еще и бурно-умирающую с онкологическим заболеванием. Находиться в палате сразу стало невыносимо. К бабульке я еще кое-как привыкла, но терпеть специфический запах, стоны, жалобы, вечные просьбы не было никаких моральных сил.
Я обречено вышла в холодный коридор, прихватив книгу, пристроилась за тщедушным старичком, еле передвигающим ноги, и принялась на пару с ним гуськом, короткими шажочками мерить длинный больничный коридор. Шли так медленно, что это нисколько не отвлекало от чтения. Через пару часов терпеть холод стало опасно – не хватало еще загреметь на повторный срок в этом обиталище запаха варенной капусты и тяжко шаркающих ног. Пришлось вернуться в палату, дабы отогреться и продолжить благородный променад.
Удивила сказочная перемена в покидающей со дня на день грешные тверди больной. Нина, как выяснилось, 57 лет от роду, согбенно, но довольно бодро восседала на краю своей койки и демонстрировала поразительные способности своих легких: говорила без умолку, иной раз по целым минутам не делая перерыва на традиционный человеческий вдох-выдох. Одна ее изумительно монотонная интонация немало раздражала и еще больше нагнетала и без того тяжеловесную обстановку. А рассказывала она, разумеется, исключительно о своих болячкам, коим имя Легион. Всего за пару минут живого с ней общения до сведения несчастных постояльцев было доведено следующее: в 83 году при лечении зуба неопытный стоматолог оставил в десне игру (где она по сей день успешно прибывает); в желудок во время тяжелейшей операции был обронен скальпель, до сих пор острый, зараза, и покалывает при ходьбе; раковые клетки ей нарочно ввели в ряды здоровых по вполне понятной причине, а именно катастрофической нехватки больных в онкологических клиниках, что влечет за собой жуткую безработицу сред соответствующих специалистов... В общем, к вечеру мы были в курсе всех ее чудовищных злоключений и прослушали расширенный курс на темы: «Справедливости не дождаться простому трудяге», «Сын – неблагодарная тварь» и «Чубайс – рыжий зарвавшийся урод». Она поочередно обводила глазами каждого, контролируя внимание. Попутно, не замолкая ни на секунду, она торжественно продемонстрировала внушительных размеров мешок, до верху набитый пустыми упаковками от всех когда-либо производимых медикаментов.
- И это только за три месяца! Я их все записываю, люблю записывать, всегда записываю.
Я только диву давалась, шутка ли, запомнить столько названий лекарств, все их свойства и побочные эффекты!
Несколько раз мы пытались нарушить односторонность коммуникации, но она лишь повышала голос, пережидала, когда наши попытки встрять увянут, после чего спокойно возвращалась к своему привычному тону. Попытки хотя бы повернуть монолог в более мирное русло также потерпели фиаско. В итоге мы трусливо пожаловались медсестре, та пригрозила выставить Нину в коридор, если она не прекратит. Минут на пять подействовало. На сей раз нас осчастливили подробностями гастрономических предпочтений и детальным составом комплексного обеда рядовой столовой 74 года за 40 советских копеек. Тут как раз принесли обед, и Нина, о блаженство!, в полном молчании с аппетитом молодого грузчика поглощала шедевры больничной кухни
Подкрепившись, она с удвоенной силой продолжила. Я сдалась, когда Нина принялась решительно расстегивать халат в твердом намерении показать удаленную грудь, не обращая внимания на отчаянные протесты остальных. Схватив книгу, я пулей выскочила в коридор. Так и пробродила до позднего вечера, падая на хвост то к одному, то к другому товарищу по несчастью.
