(Наткнулась на свою старую тетрадь.)
22.01.2006
Вчера в палату доставили новую больную. Ввез ее сын на кресле, которое гремело, как несмазанная телега по деревенским ухабам (как, впрочем, весь больничный «транспорт»).
Возраст женщины определить было невозможно. Ей с равным успехом можно было дать как 35, так и 60. Сразу бросился искалеченный левый глаз, недугом изгнанный из орбиты, с натянутым на яблоко веком. Словно уродливый мультяшный глаз с торчащими остатками ресниц непостижимым образом оказался на лице реальной женщины.
Первым делом новая соседка громогласно объявила, что хворь ее неизлечима, зовется раком в последней стадии. Дескать, осталось ей все-то три недели земного существования. Мол, мучается ужасными болями и всячески страдает. А завершила исповедь честным признанием, что достался нам в соседство отнюдь «не подарочек».
Так в палате с выздоравливающими пациентами сначала появилась немощная бабка с недержанием, требующая постоянного ухода и внимания (которое практически полностью легло на меня как на самую молодую), а затем еще и бурно-умирающую с онкологическим заболеванием. Находиться в палате сразу стало невыносимо. К бабульке я еще кое-как привыкла, но терпеть специфический запах, стоны, жалобы, вечные просьбы не было никаких моральных сил.
Я обречено вышла в холодный коридор, прихватив книгу, пристроилась за тщедушным старичком, еле передвигающим ноги, и принялась на пару с ним гуськом, короткими шажочками мерить длинный больничный коридор. Шли так медленно, что это нисколько не отвлекало от чтения. Через пару часов терпеть холод стало опасно – не хватало еще загреметь на повторный срок в этом обиталище запаха варенной капусты и тяжко шаркающих ног. Пришлось вернуться в палату, дабы отогреться и продолжить благородный променад.
Удивила сказочная перемена в покидающей со дня на день грешные тверди больной. Нина, как выяснилось, 57 лет от роду, согбенно, но довольно бодро восседала на краю своей койки и демонстрировала поразительные способности своих легких: говорила без умолку, иной раз по целым минутам не делая перерыва на традиционный человеческий вдох-выдох. Одна ее изумительно монотонная интонация немало раздражала и еще больше нагнетала и без того тяжеловесную обстановку. А рассказывала она, разумеется, исключительно о своих болячкам, коим имя Легион. Всего за пару минут живого с ней общения до сведения несчастных постояльцев было доведено следующее: в 83 году при лечении зуба неопытный стоматолог оставил в десне игру (где она по сей день успешно прибывает); в желудок во время тяжелейшей операции был обронен скальпель, до сих пор острый, зараза, и покалывает при ходьбе; раковые клетки ей нарочно ввели в ряды здоровых по вполне понятной причине, а именно катастрофической нехватки больных в онкологических клиниках, что влечет за собой жуткую безработицу сред соответствующих специалистов... В общем, к вечеру мы были в курсе всех ее чудовищных злоключений и прослушали расширенный курс на темы: «Справедливости не дождаться простому трудяге», «Сын – неблагодарная тварь» и «Чубайс – рыжий зарвавшийся урод». Она поочередно обводила глазами каждого, контролируя внимание. Попутно, не замолкая ни на секунду, она торжественно продемонстрировала внушительных размеров мешок, до верху набитый пустыми упаковками от всех когда-либо производимых медикаментов.
- И это только за три месяца! Я их все записываю, люблю записывать, всегда записываю.
Я только диву давалась, шутка ли, запомнить столько названий лекарств, все их свойства и побочные эффекты!
Несколько раз мы пытались нарушить односторонность коммуникации, но она лишь повышала голос, пережидала, когда наши попытки встрять увянут, после чего спокойно возвращалась к своему привычному тону. Попытки хотя бы повернуть монолог в более мирное русло также потерпели фиаско. В итоге мы трусливо пожаловались медсестре, та пригрозила выставить Нину в коридор, если она не прекратит. Минут на пять подействовало. На сей раз нас осчастливили подробностями гастрономических предпочтений и детальным составом комплексного обеда рядовой столовой 74 года за 40 советских копеек. Тут как раз принесли обед, и Нина, о блаженство!, в полном молчании с аппетитом молодого грузчика поглощала шедевры больничной кухни
Подкрепившись, она с удвоенной силой продолжила. Я сдалась, когда Нина принялась решительно расстегивать халат в твердом намерении показать удаленную грудь, не обращая внимания на отчаянные протесты остальных. Схватив книгу, я пулей выскочила в коридор. Так и пробродила до позднего вечера, падая на хвост то к одному, то к другому товарищу по несчастью.
суббота, декабря 27, 2008
пятница, сентября 26, 2008
Стоит только выключить фары
Вчера в честь хорошей погоды отправились на импровизированный пикничок в лес. Благо, в лесных пейзажах недостатка нет – хоть какое-то преимущество жизни в Тихвине - можно вот так запросто после работы заскочить на лужайку, побродить по прекрасному бору, очень живописному в лучах заходящего солнца. Разжечь веселый костерок и полакомится шипящими сосисками.
Что мы с достоинством и превеликим удовольствием и проделали.
На обратном пути застряли в колее. Капитально застряли, запах полусгоревшего сцепления безапелляцонно тому свидетельствовал. Решили бросить машину и пройтись пешком навстречу выехавшим спасателям. Иди с полчаса.
Только погасили фары, как сразу же глаза обратились к единственному источнику света – звездному небу. И тут у всех буквально сперло дыхание от необычайной красоты. Весь небосвод, чистый и прозрачный, усеян мириадами звезд и звездочек, в захватывающем хаосе разбросанных во всех направлениях – покуда хватает взгляда. Млечный путь во всем своем величии искрился загадочной дымкой, прокладывая свой извилистый, невероятно отчетливый путь меж неведомых нам созвездий. Насладившись зрелищем, посмаковав его, охая и вздыхая от восторга, мы принялись гадать, где какое созвездие, вспоминать название звезд. Так и шагали с задранной головой, не боясь оступится. Пока нас не ослепили фары выехавшей нам на помощь машины
Что мы с достоинством и превеликим удовольствием и проделали.
На обратном пути застряли в колее. Капитально застряли, запах полусгоревшего сцепления безапелляцонно тому свидетельствовал. Решили бросить машину и пройтись пешком навстречу выехавшим спасателям. Иди с полчаса.
Только погасили фары, как сразу же глаза обратились к единственному источнику света – звездному небу. И тут у всех буквально сперло дыхание от необычайной красоты. Весь небосвод, чистый и прозрачный, усеян мириадами звезд и звездочек, в захватывающем хаосе разбросанных во всех направлениях – покуда хватает взгляда. Млечный путь во всем своем величии искрился загадочной дымкой, прокладывая свой извилистый, невероятно отчетливый путь меж неведомых нам созвездий. Насладившись зрелищем, посмаковав его, охая и вздыхая от восторга, мы принялись гадать, где какое созвездие, вспоминать название звезд. Так и шагали с задранной головой, не боясь оступится. Пока нас не ослепили фары выехавшей нам на помощь машины
вторник, июля 15, 2008
Грузия - 0608
Долго думала, как начать. Пыталась предать форму впечатлениям, привезенным оттуда. Хотелось выдумать форму пооригинальнее, но, в то же время, соответствующую, не искажающую сути. Описать так, чтобы заинтересовать, и все поняли, как оно было, но ничего не преувеличить и не приукрасить. Иногда приходилось саму себя мысленно осаживать, когда в голову лезли явно надуманные образы или чрезмерно патетичные восклицания.
Пожалуй, просто попытаюсь как можно достовернее передать увиденное. Как писали в школе сочинения – описания на мотив какой-нибудь репродукции в конце учебника по русскому языку. Без лишних восторгов, без высосанных из пальца красок – только мерные ощущения и лаконичные эмоции.
Опущу подробности перелета, растаможки и прочих неотъемлемых неприятностей любого путешествия. Если кому понадобятся подробности, расскажу лично.
Ну что ж. Тбилиси. Можно ли умереть от обжорства? Если вы сомневаетесь, вы просто не видели большой, да что там, средней порции аджарули. Едят невероятно много и с огромным удовольствием. Мужчины за тридцать, которых мы встречали на улицах, как правило далеки от юношеской стройности. И вы знаете, с такой едой не мудрено растолстеть. Не в смысле «жирная и калорийная», а в смысле «не оторваться».
Сам город не так зелен, как это ожидаешь. Во всяком случае, с Киевом не сравнить. Жители, в целом, довольно дружелюбны, но не настолько радушны, как нам говорили. Позднее мы поняли, что это закономерность столичного города, как и в любой другой стране. Несколько раздражало (а временами просто бесило) явное, ничем не прикрытое внимание к моей особе. Видимо, азиатских женщин местные жители видят в основном на картинках. Хотя, справедливости ради, никакой агрессии я не наблюдала, просто любопытство - беспардонное, но не более.
Убогие, полуразрушенные домишки ютятся друг на друге, поднимаясь круто в гору, в старом городе, в самом сердце туристической привлекательности. По соседству возвышаются красивые, отреставрированные здания, некоторые из них поражали своей пышностью и богатством. Невероятно, но никто не сгоняет бедняков с земель, которые стоят (по словам местных жителей) бешенных денег. Никто не сносит их хибары. На внушительной территории относительно недавно возведенного собора Святой Троицы, среди мраморного великолепия и освященной возвышенности торчит, как нелепая ошибка, старый, облупленный, подкосившийся домишко. Это жилой дом, там живет обыкновенная семья бедняков. Просто их дом стоял там всегда и при строительстве храма его не тронули, построили «вокруг». В моем отравленном коррумпированной действительностью сознании этот факт с трудом уложился, как настоящее, доселе невиданное чудо.
Множество церквей и храмов. Все почти одинаковые. Скромные, без позолоты на куполах, древние, из потемневшего от времени камня. Мне нравилось смотреть на них. Они казались мне истинными, настоящими, без налета светскости и мирской требухи.
Нам бесконечно повезло. Мы застали один из двух юбилейных концертов (100-летие) знаменитого танцевального коллектива Сухишвили – Рамишвили. Даже не стану пытаться описать. Мне еще не доводилось видеть ничего более прекрасного и будоражащего, как бы высокопарно это не звучало. Поверьте, это из тех событий, о которых ты будешь с гордостью вспоминать до конца жизни, просто потому что тебе довелось случайно попасть в ряды счастливчиков.
После омолаживающих, очищающих и помыслы и тело серных бань, после необыкновенного концерта, мы долго гуляли по ночному Тбилиси. Вернее, мы слегка заплутали, но нисколько не обеспокоились, а, напротив, получали удовольствие от темной, бархатной ночи в атмосфере теплой безопасности. Да-да, абсолютной безопасности. Нам не попался на глаза ни один пьяный, никакого намека на опасность, никто даже не окликнул нас. Тишина, покой и ароматный воздух. Ориентиром нам служила колоссальная Мама-Грузия, силуэтом чернеющая вдалеке, которая успела стать почти родной.
По дороге из Тбилиси в Батуме, в купе с нами ехала семья: папа, дочь и маленьких сын. Мальчик через полчаса пути прошелся по вагону, после чего к нам в купе то и дело приходили люди с гостинцем. Кэти – удивительно красивая девочка, учила меня грузинскому алфавиту. Время пролетело незаметно. Не успела я проснуться, как за окном замелькало бирюзовое полотно, и запахло курортным отдыхом.
Батуми. Самый настоящий южный приморский город. Жители по-южному открыты и просты. Милый уютный городок. На почти пустынном пляже идеальная чистота. Море прозрачное, волнующееся. Сервис вроде на уровне, но не раболепский, а какой-то дружеский. Это даже не сервис, а, скажем, общественное гостеприимство. Как и в Тбилиси и даже в большей степени, есть можно везде и что угодно. Только не в tourism oriented заведениях, а простых местных забегаловках, где изредка обедают жители Батуми. Накормят так, что уйти не захочется, хотя и будешь еле жив. И даже если оставишь сто процентов чаевых, все равно – копейки.
Бульвар – длинная, несколько километровая дорожка вдоль моря, усаженная пальмами. Мы любили присесть на скамейку, или полулежа на шезлонге, проводить лениво солнце, погружающееся в сверкающую и отражающую разноцветное небо воду. Мысли легкие, прозрачные. В такие моменты все кажется простым и красивым.
Танцующие фонтаны почти в самом конце Бульвара действительно великолепны и дадут фору нашим на Неве. Легкий ветерок, никаких комаров, полезный воздух. Под вечер многочисленные отдыхающие и местные жители выходили освежится, но не было ощущения толпы. Только ощущение комфорта и уюта. Почти волшебное чертово колесо, манящее, как в детстве. Мы прокатились.
Внимание и тут оказывали, но совсем иного свойства. Лелику пришлось выдать себя за моего возлюбленного, дабы несколько охладить пыл местных джигитов, которые буквально окружали амфитеатром наши шезлонги, фотографировали, снимали на камеру, просили меня попозировать, лезли в воду следом за мной. В общем, всячески активничали. Но, опять-таки, не нарушая моего личного пространства. Вернее, изо всех сил старались этого не делать.
Один день мы посвятили Ботаническому саду. Знали бы масштабы, запаслись бы провизией и питьем. Целая гора, засаженная удивительными деревьями, растениями, кустарниками и прочей флорой, со всех уголков земного шара. Одних разновидностей кленов там, пожалуй, с пару десятков. Четыре часа мы бродили под жарким солнцем, читая надписи на огромных и не очень стволах, рассматривали причудливые листочки и цветы, качались на замысловато изогнутых ветвях, отдыхали в тени раскидистого дуба (который на дуб вовсе не похож) или кедра. Как справедливо заметил Лелик, какая бы не стояла жара, стоит попасть под сень листвы, и тут же ощущаешь освежающую живительную прохладу. И с водой тоже проблем не было – питьевые фонтанчики, как и скамейки, заботливо раскиданы по всему саду. Только вот еды там не достать. Лишь голод и, как следствие, неспособность передвигаться по трудной горной дорожке, выгнала нас обратно в город.
Как вы поняли, всем советую. Недорого и лучше какой-нибудь Турции, уж поверьте. Один совет: настоятельно рекомендую в Батуми селится в гостинице (будет дороже), либо искать дома с хозяевами-старичками или, пожалуй, одинокими женщинами (хотя, вряд ли такие найдутся). Только, конечно, если вы не хотите возложить на свою печень почти непосильное бремя южного грузинского гостеприимства.
Пожалуй, просто попытаюсь как можно достовернее передать увиденное. Как писали в школе сочинения – описания на мотив какой-нибудь репродукции в конце учебника по русскому языку. Без лишних восторгов, без высосанных из пальца красок – только мерные ощущения и лаконичные эмоции.
Опущу подробности перелета, растаможки и прочих неотъемлемых неприятностей любого путешествия. Если кому понадобятся подробности, расскажу лично.
Ну что ж. Тбилиси. Можно ли умереть от обжорства? Если вы сомневаетесь, вы просто не видели большой, да что там, средней порции аджарули. Едят невероятно много и с огромным удовольствием. Мужчины за тридцать, которых мы встречали на улицах, как правило далеки от юношеской стройности. И вы знаете, с такой едой не мудрено растолстеть. Не в смысле «жирная и калорийная», а в смысле «не оторваться».
Сам город не так зелен, как это ожидаешь. Во всяком случае, с Киевом не сравнить. Жители, в целом, довольно дружелюбны, но не настолько радушны, как нам говорили. Позднее мы поняли, что это закономерность столичного города, как и в любой другой стране. Несколько раздражало (а временами просто бесило) явное, ничем не прикрытое внимание к моей особе. Видимо, азиатских женщин местные жители видят в основном на картинках. Хотя, справедливости ради, никакой агрессии я не наблюдала, просто любопытство - беспардонное, но не более.
Убогие, полуразрушенные домишки ютятся друг на друге, поднимаясь круто в гору, в старом городе, в самом сердце туристической привлекательности. По соседству возвышаются красивые, отреставрированные здания, некоторые из них поражали своей пышностью и богатством. Невероятно, но никто не сгоняет бедняков с земель, которые стоят (по словам местных жителей) бешенных денег. Никто не сносит их хибары. На внушительной территории относительно недавно возведенного собора Святой Троицы, среди мраморного великолепия и освященной возвышенности торчит, как нелепая ошибка, старый, облупленный, подкосившийся домишко. Это жилой дом, там живет обыкновенная семья бедняков. Просто их дом стоял там всегда и при строительстве храма его не тронули, построили «вокруг». В моем отравленном коррумпированной действительностью сознании этот факт с трудом уложился, как настоящее, доселе невиданное чудо.
Множество церквей и храмов. Все почти одинаковые. Скромные, без позолоты на куполах, древние, из потемневшего от времени камня. Мне нравилось смотреть на них. Они казались мне истинными, настоящими, без налета светскости и мирской требухи.
Нам бесконечно повезло. Мы застали один из двух юбилейных концертов (100-летие) знаменитого танцевального коллектива Сухишвили – Рамишвили. Даже не стану пытаться описать. Мне еще не доводилось видеть ничего более прекрасного и будоражащего, как бы высокопарно это не звучало. Поверьте, это из тех событий, о которых ты будешь с гордостью вспоминать до конца жизни, просто потому что тебе довелось случайно попасть в ряды счастливчиков.
После омолаживающих, очищающих и помыслы и тело серных бань, после необыкновенного концерта, мы долго гуляли по ночному Тбилиси. Вернее, мы слегка заплутали, но нисколько не обеспокоились, а, напротив, получали удовольствие от темной, бархатной ночи в атмосфере теплой безопасности. Да-да, абсолютной безопасности. Нам не попался на глаза ни один пьяный, никакого намека на опасность, никто даже не окликнул нас. Тишина, покой и ароматный воздух. Ориентиром нам служила колоссальная Мама-Грузия, силуэтом чернеющая вдалеке, которая успела стать почти родной.
По дороге из Тбилиси в Батуме, в купе с нами ехала семья: папа, дочь и маленьких сын. Мальчик через полчаса пути прошелся по вагону, после чего к нам в купе то и дело приходили люди с гостинцем. Кэти – удивительно красивая девочка, учила меня грузинскому алфавиту. Время пролетело незаметно. Не успела я проснуться, как за окном замелькало бирюзовое полотно, и запахло курортным отдыхом.
Батуми. Самый настоящий южный приморский город. Жители по-южному открыты и просты. Милый уютный городок. На почти пустынном пляже идеальная чистота. Море прозрачное, волнующееся. Сервис вроде на уровне, но не раболепский, а какой-то дружеский. Это даже не сервис, а, скажем, общественное гостеприимство. Как и в Тбилиси и даже в большей степени, есть можно везде и что угодно. Только не в tourism oriented заведениях, а простых местных забегаловках, где изредка обедают жители Батуми. Накормят так, что уйти не захочется, хотя и будешь еле жив. И даже если оставишь сто процентов чаевых, все равно – копейки.
Бульвар – длинная, несколько километровая дорожка вдоль моря, усаженная пальмами. Мы любили присесть на скамейку, или полулежа на шезлонге, проводить лениво солнце, погружающееся в сверкающую и отражающую разноцветное небо воду. Мысли легкие, прозрачные. В такие моменты все кажется простым и красивым.
Танцующие фонтаны почти в самом конце Бульвара действительно великолепны и дадут фору нашим на Неве. Легкий ветерок, никаких комаров, полезный воздух. Под вечер многочисленные отдыхающие и местные жители выходили освежится, но не было ощущения толпы. Только ощущение комфорта и уюта. Почти волшебное чертово колесо, манящее, как в детстве. Мы прокатились.
Внимание и тут оказывали, но совсем иного свойства. Лелику пришлось выдать себя за моего возлюбленного, дабы несколько охладить пыл местных джигитов, которые буквально окружали амфитеатром наши шезлонги, фотографировали, снимали на камеру, просили меня попозировать, лезли в воду следом за мной. В общем, всячески активничали. Но, опять-таки, не нарушая моего личного пространства. Вернее, изо всех сил старались этого не делать.
Один день мы посвятили Ботаническому саду. Знали бы масштабы, запаслись бы провизией и питьем. Целая гора, засаженная удивительными деревьями, растениями, кустарниками и прочей флорой, со всех уголков земного шара. Одних разновидностей кленов там, пожалуй, с пару десятков. Четыре часа мы бродили под жарким солнцем, читая надписи на огромных и не очень стволах, рассматривали причудливые листочки и цветы, качались на замысловато изогнутых ветвях, отдыхали в тени раскидистого дуба (который на дуб вовсе не похож) или кедра. Как справедливо заметил Лелик, какая бы не стояла жара, стоит попасть под сень листвы, и тут же ощущаешь освежающую живительную прохладу. И с водой тоже проблем не было – питьевые фонтанчики, как и скамейки, заботливо раскиданы по всему саду. Только вот еды там не достать. Лишь голод и, как следствие, неспособность передвигаться по трудной горной дорожке, выгнала нас обратно в город.
Как вы поняли, всем советую. Недорого и лучше какой-нибудь Турции, уж поверьте. Один совет: настоятельно рекомендую в Батуми селится в гостинице (будет дороже), либо искать дома с хозяевами-старичками или, пожалуй, одинокими женщинами (хотя, вряд ли такие найдутся). Только, конечно, если вы не хотите возложить на свою печень почти непосильное бремя южного грузинского гостеприимства.
суббота, мая 03, 2008
В парке
Весна, как и в прошлом году, припозднилась. Пришла резко, грубо, сразу за снежной пургой, похоронив город в пыли и зное. Ни тебе долгожданной свежести, ни тебе чистой прохлады. Аллергия – слабое свидетельство природного перевоплощения.
Почки только-только пробились, оперились сморщенными листочками, ветки контурно зазеленели, трава налилась первым цветом.
И только это маленькое деревце - хрупкий саженец прошлого года - с усердием отличника запестрело цветочками. Расстаралось на славу, как стараются только не испорченные опытом, выпустило по тоненьким веточкам целые россыпи розовой нежности - юной и нетронутой. Стоит посреди полуголых сторожил парка, смущенно выставляет напоказ свои ранние прелести.
Как бы скромно оно не таилось в тени, всяк проходящий мимо непременно заприметит маленькое чудо. Остановится, подойдет, пощупает. И вот оно уже в центре внимания, на него направлены объективы фотокамер. Кто просунет кривляющееся лицо сквозь ломкие веточки, кто ухватится за неустойчивый гибкий стан, кто усядется рядом, сотрясая его неуклюжими движениями. А деревце терпит, покорно расплачивается за красоту и необычность.
Кто-то подаст пример, оторвет цветочек, чтобы было что покрутить в руках и выбросить, как только зазвонит мобильный или захочется покурить. Кто-то пойдет еще дальше и отломит целую веточку, довольно вручит ее тянущемуся чумазыми ручонками ребенку.
Деревце вздрагивает от каждого прикосновения. У подножья втоптаны в пыль розовые звездочки, никому ненужные и тихо доживающие свой короткий век.
Минута – другая, и деревце уже не отличить от стоящего рядом. Безрадостное, унылое, сломленное, без единого яркого пятнышка.
Идут мимо прохожие - ничто не привлекает их внимания…
Почки только-только пробились, оперились сморщенными листочками, ветки контурно зазеленели, трава налилась первым цветом.
И только это маленькое деревце - хрупкий саженец прошлого года - с усердием отличника запестрело цветочками. Расстаралось на славу, как стараются только не испорченные опытом, выпустило по тоненьким веточкам целые россыпи розовой нежности - юной и нетронутой. Стоит посреди полуголых сторожил парка, смущенно выставляет напоказ свои ранние прелести.
Как бы скромно оно не таилось в тени, всяк проходящий мимо непременно заприметит маленькое чудо. Остановится, подойдет, пощупает. И вот оно уже в центре внимания, на него направлены объективы фотокамер. Кто просунет кривляющееся лицо сквозь ломкие веточки, кто ухватится за неустойчивый гибкий стан, кто усядется рядом, сотрясая его неуклюжими движениями. А деревце терпит, покорно расплачивается за красоту и необычность.
Кто-то подаст пример, оторвет цветочек, чтобы было что покрутить в руках и выбросить, как только зазвонит мобильный или захочется покурить. Кто-то пойдет еще дальше и отломит целую веточку, довольно вручит ее тянущемуся чумазыми ручонками ребенку.
Деревце вздрагивает от каждого прикосновения. У подножья втоптаны в пыль розовые звездочки, никому ненужные и тихо доживающие свой короткий век.
Минута – другая, и деревце уже не отличить от стоящего рядом. Безрадостное, унылое, сломленное, без единого яркого пятнышка.
Идут мимо прохожие - ничто не привлекает их внимания…
понедельник, марта 03, 2008
История народа или Семейная тайна
Корё сарам (고려 사람 «народ Корё») — советские и российские корейцы, потомки корейцев, переселившихся (или уже обитавших) на российский Дальний Восток (в основном, в Приморье) в 1860-х гг.
Корейцы со времени присоединения Россией южно-уссурийского края, стали эмигрировать в его пределы. Крупная волна переселения корейцев на Дальний Восток произошла в 1864 году.
К 1917 году в России проживало около 100 тысяч корейцев, причём в Приморском крае они составляли почти треть всего населения (в Посьетском районе — до 90 %[1]). Большинство корейцев переселялось в Россию с семьями, всерьез и надолго. Переселенцы стремились получить русское подданство.
Осенью 1937 года корейцы были насильственно переселены в Узбекскую ССР и Казахскую ССР.
Корейские переселенцы говорили в основном на северо-восточном (хамгёнском) диалекте, который сильно отличается от литературного корейского языка. В дальнейшем, в результате ликвидации корейских национально-культурных учреждений и аккультурации в Узбекистане и Казахстане, большинство коре-сарам стали русскоязычными.
Депортация корейцев началась в сентябре 1937 года. На основании совместного постановления Совнаркома и ЦК ВКП(б) № 1428—326 «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края», подписанного Сталиным и Молотовым, 172 тысячи этнических корейцев были выселены из приграничных районов Дальнего Востока на новое место жительства, в Среднюю Азию. Это были некоторые районы Казахстана и Ташкентская область Узбекистана.
Депортация мотивировалас тем, что 7 июля 1937 года японские войска вторглись в Китай, а Корея была в то время частью Японской империи. Репрессиям подвергались также бывшее граждане про-японского государства Маньчжоу-Го и бывшее служащие Китайско-Восточной железной дороги (Приказ НКВД от 20.09.1937 г. № 00593). Иными словами, корейцев депортировали как «неблагонадежных» в преддверии японского вторжения.
По данным переписи 1959 года, в Узбекистане проживало 44,1 % всех советских корейцев, в Казахстане — 23,6 %. По неофициальным оценкам в Узбекистане проживало не менее 500 тыс. корейцев.
Всего на территории бывшего СССР проживает примерно 490,000 корейцев. Из них:
в России — 149,000 (согласно переписи населения России в 2002 г. См. Национальный состав населения России в 2002 году.)
в Казахстане — 100,000 (согласно переписи в 1999 г.)
в Узбекистане — 200,000
в Киргизии — 20,000
Следует отметить, что после распада СССР в отличие от России и Казахстана в Узбекистане не было принято акта о насильно переселенных народах. Однако, часть корейцов, проживавших в Узбекистане, также как и представители других некоренных народов стали эмигрировать из Узбекистана в другие страны, в том числе и в Россию.
Прапрадеда уже нарекли Иваном. Прадед, Тен Петр Иванович служил на Камчатке заместителем начальника погранзаставы в чине майора. В то время пограничные войска были подведомственны не КГБ, а НКВД.
В 1937 году – году массового принудительного переселения корейцев в Среднюю Азию и истребления офицерства, - моему прадеду «повезло». Будучи офицером, его не просто переселили насильственным путем, а перевели по долгу службы в Талды-курганскую область (нынешняя Алма-атинская). Долго ждать не пришлось.
Уже 5 декабря 1937 года прадеда вызвали в штаб Алма-атинского округа. В командировку. Больше прадеда никто из родных не видел. Практически сразу жене перестали выплачивать заработную плату за мужа как долгосрочно командированного. Любовь (жена) не раз посылала запросы с просьбой указать местоположение мужа. В семье долго хранилась справка за подписью министра госбезопасности Л.П. Берия, в которой причиной отсутствия прадеда значилось сухое «В командировке».
Люба не долго лелеяла надежду, забрала детей и уехала к родственникам в Кызларду, где и прожила почти всю войну. Переселенные с Дальнего Востока корейцы не имели право на свободное перемещение, раз в месяц они обязаны были отмечаться в поселениях, за которыми были закреплены. Но жене прадеда снова «повезло». Будучи не зачисленной в список семей врагов народа, как жене офицера ей удалось завербоваться в рыболовецкий колхоз, что в поселке Теличики на побережье Северной Камчатки. Там она и осела.
В 1956 году началась массовая реабилитация. Семья прадеда послала очередной запрос. Только спустя год и двадцать лет пришел ответ. Жене так и не довелось узнать правду, она скончалась незадолго до получения письма из органов.
Прадед погиб во внутренней тюрьме НКВД в декабре того же 1937 года. Формулировка «погиб» и факт не зачисления к врагам народа говорит о том, что моего предка забили до смерти на предварительных допросах, после которых все подписывали любые признания под страхом расправ с семьей. Мой прадед не успел, он умер.
Уже мой дед, Тен Николай Петрович, спустя много лет, был отчислен из института, когда «темное прошлое» просочилось и довелось до сведения заинтересованных. Но деду все-таки удалось закончить торговый институт в другом городе. Там он обосновался, сделал неплохую карьеру. Его вот-вот должны были назначить на весьма приличную должность, да перед тем учинили серьезную проверку. Разумеется, отцовская история в очередной раз всплыла на поверхность. В итоге, не только не повысили, вовсе уволили без каких бы то ни было перспектив. Деду ничего не оставалось, как вернуться в Теличики, где родился мой дядя – старший брат мамы. Сломленный, дед так и не оправился, крепко запил. Помнят его добрым, безобидным человеком, которого даже пьяницей невозможно было не любить. Умер, когда моей маме было лет 16. Умер от белой горячки, оставив практически в нищете жену (мою любимую бабушку Цай (в девичестве) Елизавету Викторовну) и пятеро детей.
Корейцы со времени присоединения Россией южно-уссурийского края, стали эмигрировать в его пределы. Крупная волна переселения корейцев на Дальний Восток произошла в 1864 году.
К 1917 году в России проживало около 100 тысяч корейцев, причём в Приморском крае они составляли почти треть всего населения (в Посьетском районе — до 90 %[1]). Большинство корейцев переселялось в Россию с семьями, всерьез и надолго. Переселенцы стремились получить русское подданство.
Осенью 1937 года корейцы были насильственно переселены в Узбекскую ССР и Казахскую ССР.
Корейские переселенцы говорили в основном на северо-восточном (хамгёнском) диалекте, который сильно отличается от литературного корейского языка. В дальнейшем, в результате ликвидации корейских национально-культурных учреждений и аккультурации в Узбекистане и Казахстане, большинство коре-сарам стали русскоязычными.
Депортация корейцев началась в сентябре 1937 года. На основании совместного постановления Совнаркома и ЦК ВКП(б) № 1428—326 «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края», подписанного Сталиным и Молотовым, 172 тысячи этнических корейцев были выселены из приграничных районов Дальнего Востока на новое место жительства, в Среднюю Азию. Это были некоторые районы Казахстана и Ташкентская область Узбекистана.
Депортация мотивировалас тем, что 7 июля 1937 года японские войска вторглись в Китай, а Корея была в то время частью Японской империи. Репрессиям подвергались также бывшее граждане про-японского государства Маньчжоу-Го и бывшее служащие Китайско-Восточной железной дороги (Приказ НКВД от 20.09.1937 г. № 00593). Иными словами, корейцев депортировали как «неблагонадежных» в преддверии японского вторжения.
По данным переписи 1959 года, в Узбекистане проживало 44,1 % всех советских корейцев, в Казахстане — 23,6 %. По неофициальным оценкам в Узбекистане проживало не менее 500 тыс. корейцев.
Всего на территории бывшего СССР проживает примерно 490,000 корейцев. Из них:
в России — 149,000 (согласно переписи населения России в 2002 г. См. Национальный состав населения России в 2002 году.)
в Казахстане — 100,000 (согласно переписи в 1999 г.)
в Узбекистане — 200,000
в Киргизии — 20,000
Следует отметить, что после распада СССР в отличие от России и Казахстана в Узбекистане не было принято акта о насильно переселенных народах. Однако, часть корейцов, проживавших в Узбекистане, также как и представители других некоренных народов стали эмигрировать из Узбекистана в другие страны, в том числе и в Россию.
Прапрадеда уже нарекли Иваном. Прадед, Тен Петр Иванович служил на Камчатке заместителем начальника погранзаставы в чине майора. В то время пограничные войска были подведомственны не КГБ, а НКВД.
В 1937 году – году массового принудительного переселения корейцев в Среднюю Азию и истребления офицерства, - моему прадеду «повезло». Будучи офицером, его не просто переселили насильственным путем, а перевели по долгу службы в Талды-курганскую область (нынешняя Алма-атинская). Долго ждать не пришлось.
Уже 5 декабря 1937 года прадеда вызвали в штаб Алма-атинского округа. В командировку. Больше прадеда никто из родных не видел. Практически сразу жене перестали выплачивать заработную плату за мужа как долгосрочно командированного. Любовь (жена) не раз посылала запросы с просьбой указать местоположение мужа. В семье долго хранилась справка за подписью министра госбезопасности Л.П. Берия, в которой причиной отсутствия прадеда значилось сухое «В командировке».
Люба не долго лелеяла надежду, забрала детей и уехала к родственникам в Кызларду, где и прожила почти всю войну. Переселенные с Дальнего Востока корейцы не имели право на свободное перемещение, раз в месяц они обязаны были отмечаться в поселениях, за которыми были закреплены. Но жене прадеда снова «повезло». Будучи не зачисленной в список семей врагов народа, как жене офицера ей удалось завербоваться в рыболовецкий колхоз, что в поселке Теличики на побережье Северной Камчатки. Там она и осела.
В 1956 году началась массовая реабилитация. Семья прадеда послала очередной запрос. Только спустя год и двадцать лет пришел ответ. Жене так и не довелось узнать правду, она скончалась незадолго до получения письма из органов.
Прадед погиб во внутренней тюрьме НКВД в декабре того же 1937 года. Формулировка «погиб» и факт не зачисления к врагам народа говорит о том, что моего предка забили до смерти на предварительных допросах, после которых все подписывали любые признания под страхом расправ с семьей. Мой прадед не успел, он умер.
Уже мой дед, Тен Николай Петрович, спустя много лет, был отчислен из института, когда «темное прошлое» просочилось и довелось до сведения заинтересованных. Но деду все-таки удалось закончить торговый институт в другом городе. Там он обосновался, сделал неплохую карьеру. Его вот-вот должны были назначить на весьма приличную должность, да перед тем учинили серьезную проверку. Разумеется, отцовская история в очередной раз всплыла на поверхность. В итоге, не только не повысили, вовсе уволили без каких бы то ни было перспектив. Деду ничего не оставалось, как вернуться в Теличики, где родился мой дядя – старший брат мамы. Сломленный, дед так и не оправился, крепко запил. Помнят его добрым, безобидным человеком, которого даже пьяницей невозможно было не любить. Умер, когда моей маме было лет 16. Умер от белой горячки, оставив практически в нищете жену (мою любимую бабушку Цай (в девичестве) Елизавету Викторовну) и пятеро детей.
вторник, февраля 19, 2008
Негасимый свет...
Тот, кто такая же лимита, как я, возможно, поймет.
Кого еще нет-нет снедает это накатывающее волнами чувство бездонной ностальгии? Когда в желудок падает камнем пустота, судорожная и неприятная. Когда ощущение вселенского одиночества и страшной непричастности ко всему миру. Ты как Золушка подсматриваешь в сверкающие окна, за которыми пышный бал, шампанское рекой, смеющиеся лица, а вокруг тебя – темнота и одиночество. Недосягаемый бал – это семья. Детство, утраченное навсегда.
Ну и что, скажете вы. Все там были и тут оказались. Так, да не совсем.
Мое детство, в отличие от вашего, не перетекло в новую стадию. Оно обрубилось и кануло в безвозвратность. От него не осталось ничего, кроме изредка всплывающего в памяти урывочного счастья, размытого и поддернутого солнечным светом. Ни школьных подруг, ни встреч выпускников, ни случайных встреч с первой любовью, ни выросших на глазах салаг с соседнего двора. Ни чайных разговоров с мамой. Ни ощущения дома. Такого, как в детстве. Никак не связанного с удобствами планировки, цветом обоев, подобранных под фактуру портьер, совмещенного санузла и близостью от метро. Дом – это пятнадцатилетний капитан в пятый раз с подробным пересказом строгающей капусту маме. Это папин алтарь Высоцкому и мамины пластинки Окуджавы. Это библиотека с пыльными томиками от Лениздат или Ташкент во всю стену комнаты да в два ряда – чем ближе к потолку, тем, казалось, таинственнее и интереснее. Это постер Ван-Дамма над кроватью. Бабушкина швейная машинка Подольск с педальным механизмом от Зингер, чугунным, резным.
Где это все? Затерялось в пространстве, поглотилось временем. Даже фотографии разлетелись безвозвратно. На днях нашлась с лучшей подругой своего образцового безвремия, после десяти лет глухого молчания. Голос чужой, жизнь чужая, человек чужой. Как водится. Поведала мне, что стоит мой дом нынче пустым с вывороченными окнами. Мое разоренное детство. Сжалось все как-то, жгутом скрутилось в горле – не прокашляться. Не воротишь его, как ни силься. И не надо. Надо пережить.
Приехала в Питер белая, без оттенков. Идет то гладко, то ребристо. Но идет. Не жалуюсь. Всем довольна. Только иногда вдруг непреодолимо тянет заглянуть, хоть мельком, украдкой, стыдясь своей беспардонности, в проплывающее мимо освещенное окно сквозь не задернутые шторы. Мне нравится представлять жизнь за этим желтыми квадратиками. История языком быта и повседневности. Кто эти люди? Любят ли они друг друга? Что их тревожит? В чем черпают надежду? О чем задумался тот мужчина, выдыхая табачный дым в предзакатные сумерки? Где нашли того лохматого кота?
И так порой тоскливо становится от того недосягаемого уюта, что льется бесхозно на прохожих из простых квадратных окон стандартной пятиэтажки. Так хочется пожалеть себя и поплакаться в родную жилетку. Но сделаешь глубокий вдох, тряхнешь головой для верности и пойдешь дальше, не задирая головы. Ибо глупости и «пионерская зорька» в мягком месте.
Отсюда новый фетиш. Давно назревающий, но все никак не находивший выхлопа. Новый – совсем не значит, постоянный. Поживем – увидим.
Откуда – не важно.
Кого еще нет-нет снедает это накатывающее волнами чувство бездонной ностальгии? Когда в желудок падает камнем пустота, судорожная и неприятная. Когда ощущение вселенского одиночества и страшной непричастности ко всему миру. Ты как Золушка подсматриваешь в сверкающие окна, за которыми пышный бал, шампанское рекой, смеющиеся лица, а вокруг тебя – темнота и одиночество. Недосягаемый бал – это семья. Детство, утраченное навсегда.
Ну и что, скажете вы. Все там были и тут оказались. Так, да не совсем.
Мое детство, в отличие от вашего, не перетекло в новую стадию. Оно обрубилось и кануло в безвозвратность. От него не осталось ничего, кроме изредка всплывающего в памяти урывочного счастья, размытого и поддернутого солнечным светом. Ни школьных подруг, ни встреч выпускников, ни случайных встреч с первой любовью, ни выросших на глазах салаг с соседнего двора. Ни чайных разговоров с мамой. Ни ощущения дома. Такого, как в детстве. Никак не связанного с удобствами планировки, цветом обоев, подобранных под фактуру портьер, совмещенного санузла и близостью от метро. Дом – это пятнадцатилетний капитан в пятый раз с подробным пересказом строгающей капусту маме. Это папин алтарь Высоцкому и мамины пластинки Окуджавы. Это библиотека с пыльными томиками от Лениздат или Ташкент во всю стену комнаты да в два ряда – чем ближе к потолку, тем, казалось, таинственнее и интереснее. Это постер Ван-Дамма над кроватью. Бабушкина швейная машинка Подольск с педальным механизмом от Зингер, чугунным, резным.
Где это все? Затерялось в пространстве, поглотилось временем. Даже фотографии разлетелись безвозвратно. На днях нашлась с лучшей подругой своего образцового безвремия, после десяти лет глухого молчания. Голос чужой, жизнь чужая, человек чужой. Как водится. Поведала мне, что стоит мой дом нынче пустым с вывороченными окнами. Мое разоренное детство. Сжалось все как-то, жгутом скрутилось в горле – не прокашляться. Не воротишь его, как ни силься. И не надо. Надо пережить.
Приехала в Питер белая, без оттенков. Идет то гладко, то ребристо. Но идет. Не жалуюсь. Всем довольна. Только иногда вдруг непреодолимо тянет заглянуть, хоть мельком, украдкой, стыдясь своей беспардонности, в проплывающее мимо освещенное окно сквозь не задернутые шторы. Мне нравится представлять жизнь за этим желтыми квадратиками. История языком быта и повседневности. Кто эти люди? Любят ли они друг друга? Что их тревожит? В чем черпают надежду? О чем задумался тот мужчина, выдыхая табачный дым в предзакатные сумерки? Где нашли того лохматого кота?
И так порой тоскливо становится от того недосягаемого уюта, что льется бесхозно на прохожих из простых квадратных окон стандартной пятиэтажки. Так хочется пожалеть себя и поплакаться в родную жилетку. Но сделаешь глубокий вдох, тряхнешь головой для верности и пойдешь дальше, не задирая головы. Ибо глупости и «пионерская зорька» в мягком месте.
Отсюда новый фетиш. Давно назревающий, но все никак не находивший выхлопа. Новый – совсем не значит, постоянный. Поживем – увидим.
Откуда – не важно.
вторник, января 22, 2008
Лучший Новый год. Часть 2
На чем то бишь я? ... Да. Восстановила цепь.
В общем, как вы уже все догадались, мы не могли просто въехать в Ниццу, найтись на карте и триумфально подкатить наш серебристый гольф к воротам Villa Saint-Exupery .
Нет. Мы не такие. Сначала вы въехали в город не с той стороны, с которой нужно, а совсем с обратной, с которой очень не нужно. Но на карте опция «нужно - не нужно», увы, отсутствовала. Карта, стоит ли оговаривать, тоже была распечатана из Сети. Если мне не изменяет память, а она мне запросто может изменять, к тому времени начало светать.
Набросившись на первого попавшегося туземца (арабской наружности), мы в очередной раз увидели этот чудесный жест: тыканье пальцем в неведомое пространство за пределами не очень качественной карты. Абориген был отпущен с миром. Мы же принялись спорить, что делать дальше. И тут, о чудо, откуда ни возьмись появляется наш ангел-спаситель! Ангел управлял мопедом, был смугл лицом под забралом шлема, мал ростом, тщедушен и очень деловит. Я как-то сразу ему доверилась, девчонки же сомневались, не происки ли это Дьявола? Но тут уж выбирать не приходилось – человеческих сил не хватало даже на инстинкт самосохранения.
Ангел (впоследствии мы дали ему имя, но я его запамятовала – то ли Николя, то ли Пьер) подошел, увидев издали наши метания, осведомился на очень плохом английском, взял карту, поизучал, побормотал на волшебном французском что-то мелодичное под нос, поводил облаченным в кожу пальцем по загогулинам – в общем, священнодействовал. Мы молча с надеждой взирали на него, боясь спугнуть. Ангел провел обзорную рекогносцировку и жестами велел нам лезть обратно в машину. Сам же оседлал своего коня и, подмахнув рукой, тронулся. Мы, не до конца уверенные, что поняли его правильно, осторожно двинулись следом. «Куда мы едем?» - причитала Марина, - «Куда он нас заведет?». Это был хороший вопрос, но мы продолжали преследовать нашего маленького принца. Он то и дело терялся за крутыми поворотами, казалось, он просто колесит в свое удовольствие и по личным нуждам, а про нас и думать забыл, но Николя неизменно возвращался в поле зрения, впрочем, ни разу на нас не оглянувшись.
«Он вывел нас обратно на автостраду! Какого хрена!»... или что-то вроде того. Ну вывел. Подумаешь. Мы снова за городом. Я молчала, давила сомнения. Что-то подсказывало - все будет хорошо. А вот и снова город, но уже с нужной стороны. И только тут мы расслабились и даже заулыбались. Пьер и сам лишь приблизительно понимал, куда ехать. Он нет-нет останавливался (мы парковались неподалеку), слезал с мопеда, брал карту, сам справлялся у прохожих. Я была влюблена в него в тот момент! Я до сих пор его люблю! Так, петляя, но ни разу не сбившись с пути, мы добрались до нужной нам авеню, проехав поперек весь город. Остановившись, Петруша на родном языке (языке взаимопонимания) объяснил, как преодолеть оставшуюся часть пути к воротам Виллы, а напоследок предостерег от арабов, мол, берегитесь, воруют только так. Пожелал удачи и молниеносно скрылся за горизонтом. Как делают все Ангелы во вселенной.
Далее всласть поупражнялись в площадковых маневрах (припарковаться на горе, с нее же тронуться, преодоление очень крутого склона) – полезный экспириенс караулил за каждым поворотом. Мы ему порадовались...потом, когда выпили.
Долго ли, очень долго ли добрались мы до нашей Виллы. Villa Saint-Exupery – хостел с высочайшим рейтингом фана. Сбывались мечты идиотки, меня то бишь, кто не понял. На вершине запредельно крутой (даже на машине сложно, не говоря уж про пешком), немыслимо узкой, но удивительно живописной улочки мы уперлись в симпатичные ворота. А, вот теперь я вспоминаю, что стояла глубокая темная ночь, из чего делаю вывод, что память склонна к полигамии. На ресепшене нас встретил весьма энергичный для столь раннего часа молодой человек приятной наружности, идеально говорящий по-английски (как и весь персонал). Увидев нас, опоздавших на заселение на несколько часов, он пригорюнился. Выяснилось, что наш отдельный трехместный номер буквально за десять минут до нашего многострадального появления был отдан какой-то, на вид американской, семье. Мол, вы же опоздали. Опоздали, да, было дело. Но зачем же добивать и без того мертвых? Единственные свободные места на ближайшую ночь – в четырехместном с прилагающейся посторонней девушкой, которая незамедлительно была отрекомендована как наимилейшее существо, к тому же, давно спящее без задних ног. Пришлось брать, не оставаться же на улице, даром что теплынь как поздним маем. Пообещали, что только на одну ночь – обещание, надо заметить, сдержали.
Отныне, пока не выйду замуж и не нарожаю семеро по лавкам, в Европе буду селиться исключительно в хостелах. По крайней мере, во Франции! Это лучшее место, которое можно представить! Разумеется, если ты настроен на ту категорию отдыха, на которую были настроены мы. А именно: веселье, веселье, много вина, еще чуть-чуть вина, много приятных знакомств и полный отрыв от производства. Но обо всем по порядку. Если устали, можете дочитать завтра (или никогда), не мучайтесь.
Нас долго парковали в виду плотности заселения. Машины стояли щечка к щечке, поэтому во избежания неприятностей, за руль уселся парень с ресепшена. Сразу хочу отметить, что лично меня поразил уровень водительского мастерства местных жителей. Вне зависимости от пола. Лихачи проносились с космической скоростью по нашей улочке, учитывая, что она была двусторонняя, примерно на треть уже улицы, скажем, Маяковского, да к тому же еще и заставленная с двух сторон припаркованными батареями, вихляющая крутыми, заблокированными высокими холмами, поворотами и уносящая ввысь почти отвесно. И таких улочек – подавляющее большинство. А им хоть бы хны. Свистели так, что только диву даешься, как все вокруг не усыпано трупами.
Дэниель, парень с ресепшена, лихо нас запарковал, выдал ключи и полотенца.
Далее следовал этюд под названием «Достали!» или «Бедная девочка». Мы старались не шуметь. Получалось из рук вон плохо. Девушка, с виду совсем молоденькая (мы еще имели наглость рассмотреть ее поближе), индийской наружности, пока мирно спала. Пока. Я первая отправилась в душ, мелочно обозленная на то, что меня по умолчанию запихнули спать в непосредственной близости от незнакомки. Предварительно мы свистящим шепотом возбужденно пообсуждали гигантский чемоданище соседки. Стоя под живительными струйками и упиваясь своей злостью, я услышала громкий хлопок, взорвавший ночную тишину. Это, как выяснилось, девчонки решили потихонечку открыть бутылку припасенного брюта. Как результат, уже притворяющаяся спящей девочка, гогот собутыльниц, изрядно подслащенный наряд Ксю и облитая постель. Полбутылки – с куста. Марина полезла в ванну следом за мной, а мы с Ксю тем временем пригубили шампанского и, наконец-то, начали расслабляться.
Спустились вниз проведать обстановку в баре, о котором нам успел сообщить услужливый Дэниель. Вторую бутылку сухого не забыли прихватить. Бар, действительно, был открыт и пуст. По всей видимости, после хорошей вечеринки: столы грязные, стойка неумытая и в пятнах. Но для тех, кто двое суток не спал и очень хочет выпить, это сущие мелочи. И тут стеной выросло непредвиденное препятствие – ни в одном из закутков бара обнаружить штопор не удалось. Ночь – полночь. В доступном наличии только вилки с ножами. Марина сбегала за остатками брюта, который сразу был уничтожен. Заглянули три итальянских парня, последние не спящие в отеле, сразу же были приобщены к проблеме. Но ничего у них не вышло. Не могут они без специального комфортного эквипмента решать сложные задачки. Ушли, пристыженные. Однако, не на таких напали. Что мы делали после, в течении почти часа, думаю, каждый уважающий себя россиянин может легко вообразить, ибо хотя бы раз в такой ситуации побывал. В ход пустили всю тяжелую артиллерию слегка подзабытых студенческих навыков, плюс вовремя подоспела та самая голь, что на выдумки хитра и непременно просыпается в нужный момент. Разумеется, бутылка была счастливо откупорена (вернее, вкупорена и наполовину выдолблена). Безусловно, мы ее удачно распили. Еще не раз бегали в комнату то за одним, то за другим, убегая под раздраженное хрюканье безнадежно разбуженной девицы (вряд ли нас в тот момент ненавидел сильнее, чем эта безымянная мученица). Утром выяснили, что в баре в углу под потолком прилеплена камера – хорошее дело сделали, повеселили сотрудников.
Утро врезалось в мозг в виде настойчивого стука в дверь. Мы его еще настойчивее проигнорировали. Оказалось, люди с ресепшена очень хотели выполнить свое обещание о переселении, о чем гласила подсунутая под дверь записка.
Уладив все нюансы, мы наконец-то выбрались в город. И вот тут, девочки и мальчики, моего графоманства не достанет и на сотую долю, чтобы описать тот восторг, в котором буквально захлебнулась. Плюс семнадцать в последний день года – уже достаточно хорошо. Но это ничто, по сравнению с тем солнечным блаженством (уж простите мне эту пошлость), что искрилось вокруг, умопомрачительно кружило голову, наполнялось дыханием властного, но доброжелательного моря, растекалось ослепительными бликами, сощуривая глаза, улыбалось навстречу, подгоняло ласково в спину. Все было хорошо, все было радостно, уютно. Не родное, но безумно близкое. Словно тот факт, что ты здесь не родился и не вырос, - лишь досадное недоразумение. Эти южные высокие ставни, неизменно выкрашенные в какой-нибудь весенний бирюзовый или нежно-желтый. Цветы на подоконниках в старых, заботливо ухоженных горшочках. Рыжая, упивающаяся теплом, черепица крыш. Пальмы, слегка пожухлые, как и полагается в зимнее время, но статные и раскидистые, всех мастей: от жутко высоких с «чубчиком» на вершине до приземистых, основательных, с обширнейшими лопастями. Цитрусовые, налитые спелыми плодами – на каждом повороте, в кадках или в открытом грунте. Горы, от которых хотелось плакать и безудержно хохотать одновременно. И не важно, где мы были и что видели. Важно, что мы ощутили. Я себя не обманываю, что никогда не забуду. Забуду. Таков мой удел человека. И все же что-то пролилось где-то там, в глубине. Что-то, что уже не выкорчует время, что затвердело и упрочило позицию, отложилось в извилинах постулатом: «Туда вернусь!».
Особенно тянуло в узкие проулки, где кишело от мелких магазинчиков, забегаловок, булочных и пиццерий. Ох и люблю же я эти городские жилки. По ним пульсирует жизнь. Запахи, не всегда приятные и сладкие, слегка вальяжная суетливость местных жителей, незамысловатая рождественская иллюминация, зазывные витрины с вкусностями. Никогда не знаешь, куда выведет тебя мощенный лабиринт, столько у него загогулин и отворотов, что немудрено заплутать. А уж французский – так бы и слушала! Помню, когда увидела двух маленьких девочек, играющих в какую-то чуднУю игру и без умолку трещавших на родном языке, я непроизвольно подумала (не без зависти): «Такие маленькие, а уже французы».
На обратном пути в Виллу, мы опять потерялись и наткнулись на мужичонку. Он вновь изобразил «out of map» жест, но подарил еще одну крылатую фразу нашему путешествию: «Uno, dos, tress – bell!» (поочередно тыкая в каждую из нас). Мы так и не решили, какая же из фраз выиграла право быть девизом наших приключений.
А потом был Новый год. Как отметили? Весело (если вложить в это бесхитростное слово всю многослойность радости, приплюсовать множество интересных людей со всего света, атмосферу безграничного единения и всеобщее желание запомнить этот праздник). Пьяно (учитывая, что бутылка в вина в баре – 4 евро). Дружно (уж и не сосчитать, со сколькими мимолетно познакомились и «скорефанились, а одноночная соседка оказалась-таки премилой девицей, с которой отплясали в обнимку не одно па). На утро за завтраком раскланивались чуть ли не со всеми присутствующими. Идеальный Новый год в идеальном Месте.
Поскольку, поспать мне толком не дали, по пути в Монако (полчаса от Ниццы), меня нагнала та самая с ужасом ожидаемая дурнота. Всю дорогу дрыхла на заднем сиденье, изредка извлекаемая на свет для памятного фото на фоне красот. В Монако, как только отошли от машины, полегчало. Но смотреть в этом безумно дорогом, кричаще богатом мини-государстве, на мой взгляд, не то, чтобы нечего, но как-то скучно. Да, очень все красиво, дома вылизанные, архитектура помпезных особняков и замков (никаких вам деревянных ставень или горшков на окнах) идеально вписывается в картинный рай пейзажа. Улицы выдраены до блеска. Туалеты каждые пять метров, да такие, что моя брезгливость ни разу даже не принюхалась. Сады на крышах, образцовые скверики, разнообразнейшая растительность (наш ботанических сад отдыхает) прямо под открытым воздухом, сногсшибательные яхты на безупречных причалах с чистейшей водой (никакого намека на горючее). Но в кукольных дворах с какими-то нереальными бассейнами на каждом шагу ограничения: не бегай, не кури, не кричи, на роликах не катайся, не живи... Людей мало, да и те, судя по всему, почти все залетные, как и мы. Местные же либо сидят по миллионным гнездам, либо отбыли «на воды». Кто их знает. Скукотища. И красота вокруг какая-то рафинированная, приторная и слишком стерильная. Словно рекламный ролик буржуазного образа жизни. Туда больше не поеду. Разве что только в Монте-Карло, до которого добраться не получилось в виду пробок и начихательского настроя.
Перекусили в близлежащем городке Монтаке. Перекусили как-то совсем неудачно. Странно, но после шести часов вечера найти открытое общепитовское заведение (любого уровня) практически невозможно. Что немало нас удивило. Причем, так было и в Ницце, и в Каннах, и везде, куда заносила нас нелегкая. Возможно, это сезонная особенность.
На следующий день, выспавшись, сдали номер (я была готова рыдать), погрузили вещи в машину и отправились в Канны. Канны, по сути, ничем не отличаются от Ниццы, только более деловой город, не такой приветливый, как мне показалось. А может все дело в испортившейся погоде – заморосил противный дождик и усилился ветер. Хотя люди и тут не изменяли уже привычной открытости и бескорыстию. Да и к зданию ГФЛК (Главного Фестиваля Любого Киномана), ессно, завернули. Без мирового масштаба мероприятия, кинотеатр выглядит почти убого и ничем не привлекает внимание. Только отпечатки рук знаменитостей выдают святость сего места.
А потом обратно в Ниццу, где нас ждал рейс до Барселоны. По дороге случился шторм. Не удержались разок, припарковались, и послушали рев бушующих волн, завывание ветра, покричали в записи, выкурили по сигаретке – в общем, попрощались как следует, по-нашему.
А потом Барселона. Скажу честно, мало что увидела в этом, без сомнения, удивительном городе. Во-первых, горечь расставания с Ниццей все еще давила. Во-вторых, Барселона встретила нас шайкой наркоманов, бесцеремонно предлагающих «ночлег» (видимо, после дозы все-таки чего-то хочется). Словом, активность была нездоровой, мы как можно быстрее унесли ноги. Забавно было, когда мы спросили дорогу у одного парня. Он начал громко считать улицы, которые нам следует пройти: «Ун, дос, трес, куатро...». Пока считал, подошел другой, который тут же перехватил инициативу и снова начал подсчет «ун, дос, трес...». И так раза четыре. Пока мы не плюнули и не пошли сами.
А на утро лил дождь, временами переходящий в ливень. Но все равно, город не мог не понравится. Во много схож с Питером. Во многом совсем другой. Не такой цивилизованный, как Ницца (учитывая то, как долго мы искали ресторанчик, где принимают кредитки). Хотя, многие, уверена, с жаром примутся оспаривать мое мнение. Успели поверхностно отсмотреть несколько знаменитых достопримечательностей. Спустили последние штаны в магазине футбольного клуба «Барселона». Превесело пообедали в месте под названием «Буфет» - для тех, кто протратился. Будем считать, что это было всего лишь шапочное знакомство. Мы – Барселона, Барселона – мы. Будем знакомы. Вернусь туда? Почти уверена, что да.
Вот и все. Последний кадр на русско-финском пограничье завершил хронологию отпуска. Да, чуть не забыла: Девчонки, спасибо, дорогие, что сподвигли на это сказочное безумство!
Есть кто живой?
Да, кто жаждет доказательств повещественнее, сильвупле, мадам и месью: здесь - http://picasaweb.google.com/Ksenia.Shpagina/NiceSmall и здесь - http://picasaweb.google.com/Ksenia.Shpagina/Nice_Part_I - неприкрыто и неотцензуренно (только вот в нужные моменты фотик предусмотрительно оставлялся в номере) :))
В общем, как вы уже все догадались, мы не могли просто въехать в Ниццу, найтись на карте и триумфально подкатить наш серебристый гольф к воротам Villa Saint-Exupery .
Нет. Мы не такие. Сначала вы въехали в город не с той стороны, с которой нужно, а совсем с обратной, с которой очень не нужно. Но на карте опция «нужно - не нужно», увы, отсутствовала. Карта, стоит ли оговаривать, тоже была распечатана из Сети. Если мне не изменяет память, а она мне запросто может изменять, к тому времени начало светать.
Набросившись на первого попавшегося туземца (арабской наружности), мы в очередной раз увидели этот чудесный жест: тыканье пальцем в неведомое пространство за пределами не очень качественной карты. Абориген был отпущен с миром. Мы же принялись спорить, что делать дальше. И тут, о чудо, откуда ни возьмись появляется наш ангел-спаситель! Ангел управлял мопедом, был смугл лицом под забралом шлема, мал ростом, тщедушен и очень деловит. Я как-то сразу ему доверилась, девчонки же сомневались, не происки ли это Дьявола? Но тут уж выбирать не приходилось – человеческих сил не хватало даже на инстинкт самосохранения.
Ангел (впоследствии мы дали ему имя, но я его запамятовала – то ли Николя, то ли Пьер) подошел, увидев издали наши метания, осведомился на очень плохом английском, взял карту, поизучал, побормотал на волшебном французском что-то мелодичное под нос, поводил облаченным в кожу пальцем по загогулинам – в общем, священнодействовал. Мы молча с надеждой взирали на него, боясь спугнуть. Ангел провел обзорную рекогносцировку и жестами велел нам лезть обратно в машину. Сам же оседлал своего коня и, подмахнув рукой, тронулся. Мы, не до конца уверенные, что поняли его правильно, осторожно двинулись следом. «Куда мы едем?» - причитала Марина, - «Куда он нас заведет?». Это был хороший вопрос, но мы продолжали преследовать нашего маленького принца. Он то и дело терялся за крутыми поворотами, казалось, он просто колесит в свое удовольствие и по личным нуждам, а про нас и думать забыл, но Николя неизменно возвращался в поле зрения, впрочем, ни разу на нас не оглянувшись.
«Он вывел нас обратно на автостраду! Какого хрена!»... или что-то вроде того. Ну вывел. Подумаешь. Мы снова за городом. Я молчала, давила сомнения. Что-то подсказывало - все будет хорошо. А вот и снова город, но уже с нужной стороны. И только тут мы расслабились и даже заулыбались. Пьер и сам лишь приблизительно понимал, куда ехать. Он нет-нет останавливался (мы парковались неподалеку), слезал с мопеда, брал карту, сам справлялся у прохожих. Я была влюблена в него в тот момент! Я до сих пор его люблю! Так, петляя, но ни разу не сбившись с пути, мы добрались до нужной нам авеню, проехав поперек весь город. Остановившись, Петруша на родном языке (языке взаимопонимания) объяснил, как преодолеть оставшуюся часть пути к воротам Виллы, а напоследок предостерег от арабов, мол, берегитесь, воруют только так. Пожелал удачи и молниеносно скрылся за горизонтом. Как делают все Ангелы во вселенной.
Далее всласть поупражнялись в площадковых маневрах (припарковаться на горе, с нее же тронуться, преодоление очень крутого склона) – полезный экспириенс караулил за каждым поворотом. Мы ему порадовались...потом, когда выпили.
Долго ли, очень долго ли добрались мы до нашей Виллы. Villa Saint-Exupery – хостел с высочайшим рейтингом фана. Сбывались мечты идиотки, меня то бишь, кто не понял. На вершине запредельно крутой (даже на машине сложно, не говоря уж про пешком), немыслимо узкой, но удивительно живописной улочки мы уперлись в симпатичные ворота. А, вот теперь я вспоминаю, что стояла глубокая темная ночь, из чего делаю вывод, что память склонна к полигамии. На ресепшене нас встретил весьма энергичный для столь раннего часа молодой человек приятной наружности, идеально говорящий по-английски (как и весь персонал). Увидев нас, опоздавших на заселение на несколько часов, он пригорюнился. Выяснилось, что наш отдельный трехместный номер буквально за десять минут до нашего многострадального появления был отдан какой-то, на вид американской, семье. Мол, вы же опоздали. Опоздали, да, было дело. Но зачем же добивать и без того мертвых? Единственные свободные места на ближайшую ночь – в четырехместном с прилагающейся посторонней девушкой, которая незамедлительно была отрекомендована как наимилейшее существо, к тому же, давно спящее без задних ног. Пришлось брать, не оставаться же на улице, даром что теплынь как поздним маем. Пообещали, что только на одну ночь – обещание, надо заметить, сдержали.
Отныне, пока не выйду замуж и не нарожаю семеро по лавкам, в Европе буду селиться исключительно в хостелах. По крайней мере, во Франции! Это лучшее место, которое можно представить! Разумеется, если ты настроен на ту категорию отдыха, на которую были настроены мы. А именно: веселье, веселье, много вина, еще чуть-чуть вина, много приятных знакомств и полный отрыв от производства. Но обо всем по порядку. Если устали, можете дочитать завтра (или никогда), не мучайтесь.
Нас долго парковали в виду плотности заселения. Машины стояли щечка к щечке, поэтому во избежания неприятностей, за руль уселся парень с ресепшена. Сразу хочу отметить, что лично меня поразил уровень водительского мастерства местных жителей. Вне зависимости от пола. Лихачи проносились с космической скоростью по нашей улочке, учитывая, что она была двусторонняя, примерно на треть уже улицы, скажем, Маяковского, да к тому же еще и заставленная с двух сторон припаркованными батареями, вихляющая крутыми, заблокированными высокими холмами, поворотами и уносящая ввысь почти отвесно. И таких улочек – подавляющее большинство. А им хоть бы хны. Свистели так, что только диву даешься, как все вокруг не усыпано трупами.
Дэниель, парень с ресепшена, лихо нас запарковал, выдал ключи и полотенца.
Далее следовал этюд под названием «Достали!» или «Бедная девочка». Мы старались не шуметь. Получалось из рук вон плохо. Девушка, с виду совсем молоденькая (мы еще имели наглость рассмотреть ее поближе), индийской наружности, пока мирно спала. Пока. Я первая отправилась в душ, мелочно обозленная на то, что меня по умолчанию запихнули спать в непосредственной близости от незнакомки. Предварительно мы свистящим шепотом возбужденно пообсуждали гигантский чемоданище соседки. Стоя под живительными струйками и упиваясь своей злостью, я услышала громкий хлопок, взорвавший ночную тишину. Это, как выяснилось, девчонки решили потихонечку открыть бутылку припасенного брюта. Как результат, уже притворяющаяся спящей девочка, гогот собутыльниц, изрядно подслащенный наряд Ксю и облитая постель. Полбутылки – с куста. Марина полезла в ванну следом за мной, а мы с Ксю тем временем пригубили шампанского и, наконец-то, начали расслабляться.
Спустились вниз проведать обстановку в баре, о котором нам успел сообщить услужливый Дэниель. Вторую бутылку сухого не забыли прихватить. Бар, действительно, был открыт и пуст. По всей видимости, после хорошей вечеринки: столы грязные, стойка неумытая и в пятнах. Но для тех, кто двое суток не спал и очень хочет выпить, это сущие мелочи. И тут стеной выросло непредвиденное препятствие – ни в одном из закутков бара обнаружить штопор не удалось. Ночь – полночь. В доступном наличии только вилки с ножами. Марина сбегала за остатками брюта, который сразу был уничтожен. Заглянули три итальянских парня, последние не спящие в отеле, сразу же были приобщены к проблеме. Но ничего у них не вышло. Не могут они без специального комфортного эквипмента решать сложные задачки. Ушли, пристыженные. Однако, не на таких напали. Что мы делали после, в течении почти часа, думаю, каждый уважающий себя россиянин может легко вообразить, ибо хотя бы раз в такой ситуации побывал. В ход пустили всю тяжелую артиллерию слегка подзабытых студенческих навыков, плюс вовремя подоспела та самая голь, что на выдумки хитра и непременно просыпается в нужный момент. Разумеется, бутылка была счастливо откупорена (вернее, вкупорена и наполовину выдолблена). Безусловно, мы ее удачно распили. Еще не раз бегали в комнату то за одним, то за другим, убегая под раздраженное хрюканье безнадежно разбуженной девицы (вряд ли нас в тот момент ненавидел сильнее, чем эта безымянная мученица). Утром выяснили, что в баре в углу под потолком прилеплена камера – хорошее дело сделали, повеселили сотрудников.
Утро врезалось в мозг в виде настойчивого стука в дверь. Мы его еще настойчивее проигнорировали. Оказалось, люди с ресепшена очень хотели выполнить свое обещание о переселении, о чем гласила подсунутая под дверь записка.
Уладив все нюансы, мы наконец-то выбрались в город. И вот тут, девочки и мальчики, моего графоманства не достанет и на сотую долю, чтобы описать тот восторг, в котором буквально захлебнулась. Плюс семнадцать в последний день года – уже достаточно хорошо. Но это ничто, по сравнению с тем солнечным блаженством (уж простите мне эту пошлость), что искрилось вокруг, умопомрачительно кружило голову, наполнялось дыханием властного, но доброжелательного моря, растекалось ослепительными бликами, сощуривая глаза, улыбалось навстречу, подгоняло ласково в спину. Все было хорошо, все было радостно, уютно. Не родное, но безумно близкое. Словно тот факт, что ты здесь не родился и не вырос, - лишь досадное недоразумение. Эти южные высокие ставни, неизменно выкрашенные в какой-нибудь весенний бирюзовый или нежно-желтый. Цветы на подоконниках в старых, заботливо ухоженных горшочках. Рыжая, упивающаяся теплом, черепица крыш. Пальмы, слегка пожухлые, как и полагается в зимнее время, но статные и раскидистые, всех мастей: от жутко высоких с «чубчиком» на вершине до приземистых, основательных, с обширнейшими лопастями. Цитрусовые, налитые спелыми плодами – на каждом повороте, в кадках или в открытом грунте. Горы, от которых хотелось плакать и безудержно хохотать одновременно. И не важно, где мы были и что видели. Важно, что мы ощутили. Я себя не обманываю, что никогда не забуду. Забуду. Таков мой удел человека. И все же что-то пролилось где-то там, в глубине. Что-то, что уже не выкорчует время, что затвердело и упрочило позицию, отложилось в извилинах постулатом: «Туда вернусь!».
Особенно тянуло в узкие проулки, где кишело от мелких магазинчиков, забегаловок, булочных и пиццерий. Ох и люблю же я эти городские жилки. По ним пульсирует жизнь. Запахи, не всегда приятные и сладкие, слегка вальяжная суетливость местных жителей, незамысловатая рождественская иллюминация, зазывные витрины с вкусностями. Никогда не знаешь, куда выведет тебя мощенный лабиринт, столько у него загогулин и отворотов, что немудрено заплутать. А уж французский – так бы и слушала! Помню, когда увидела двух маленьких девочек, играющих в какую-то чуднУю игру и без умолку трещавших на родном языке, я непроизвольно подумала (не без зависти): «Такие маленькие, а уже французы».
На обратном пути в Виллу, мы опять потерялись и наткнулись на мужичонку. Он вновь изобразил «out of map» жест, но подарил еще одну крылатую фразу нашему путешествию: «Uno, dos, tress – bell!» (поочередно тыкая в каждую из нас). Мы так и не решили, какая же из фраз выиграла право быть девизом наших приключений.
А потом был Новый год. Как отметили? Весело (если вложить в это бесхитростное слово всю многослойность радости, приплюсовать множество интересных людей со всего света, атмосферу безграничного единения и всеобщее желание запомнить этот праздник). Пьяно (учитывая, что бутылка в вина в баре – 4 евро). Дружно (уж и не сосчитать, со сколькими мимолетно познакомились и «скорефанились, а одноночная соседка оказалась-таки премилой девицей, с которой отплясали в обнимку не одно па). На утро за завтраком раскланивались чуть ли не со всеми присутствующими. Идеальный Новый год в идеальном Месте.
Поскольку, поспать мне толком не дали, по пути в Монако (полчаса от Ниццы), меня нагнала та самая с ужасом ожидаемая дурнота. Всю дорогу дрыхла на заднем сиденье, изредка извлекаемая на свет для памятного фото на фоне красот. В Монако, как только отошли от машины, полегчало. Но смотреть в этом безумно дорогом, кричаще богатом мини-государстве, на мой взгляд, не то, чтобы нечего, но как-то скучно. Да, очень все красиво, дома вылизанные, архитектура помпезных особняков и замков (никаких вам деревянных ставень или горшков на окнах) идеально вписывается в картинный рай пейзажа. Улицы выдраены до блеска. Туалеты каждые пять метров, да такие, что моя брезгливость ни разу даже не принюхалась. Сады на крышах, образцовые скверики, разнообразнейшая растительность (наш ботанических сад отдыхает) прямо под открытым воздухом, сногсшибательные яхты на безупречных причалах с чистейшей водой (никакого намека на горючее). Но в кукольных дворах с какими-то нереальными бассейнами на каждом шагу ограничения: не бегай, не кури, не кричи, на роликах не катайся, не живи... Людей мало, да и те, судя по всему, почти все залетные, как и мы. Местные же либо сидят по миллионным гнездам, либо отбыли «на воды». Кто их знает. Скукотища. И красота вокруг какая-то рафинированная, приторная и слишком стерильная. Словно рекламный ролик буржуазного образа жизни. Туда больше не поеду. Разве что только в Монте-Карло, до которого добраться не получилось в виду пробок и начихательского настроя.
Перекусили в близлежащем городке Монтаке. Перекусили как-то совсем неудачно. Странно, но после шести часов вечера найти открытое общепитовское заведение (любого уровня) практически невозможно. Что немало нас удивило. Причем, так было и в Ницце, и в Каннах, и везде, куда заносила нас нелегкая. Возможно, это сезонная особенность.
На следующий день, выспавшись, сдали номер (я была готова рыдать), погрузили вещи в машину и отправились в Канны. Канны, по сути, ничем не отличаются от Ниццы, только более деловой город, не такой приветливый, как мне показалось. А может все дело в испортившейся погоде – заморосил противный дождик и усилился ветер. Хотя люди и тут не изменяли уже привычной открытости и бескорыстию. Да и к зданию ГФЛК (Главного Фестиваля Любого Киномана), ессно, завернули. Без мирового масштаба мероприятия, кинотеатр выглядит почти убого и ничем не привлекает внимание. Только отпечатки рук знаменитостей выдают святость сего места.
А потом обратно в Ниццу, где нас ждал рейс до Барселоны. По дороге случился шторм. Не удержались разок, припарковались, и послушали рев бушующих волн, завывание ветра, покричали в записи, выкурили по сигаретке – в общем, попрощались как следует, по-нашему.
А потом Барселона. Скажу честно, мало что увидела в этом, без сомнения, удивительном городе. Во-первых, горечь расставания с Ниццей все еще давила. Во-вторых, Барселона встретила нас шайкой наркоманов, бесцеремонно предлагающих «ночлег» (видимо, после дозы все-таки чего-то хочется). Словом, активность была нездоровой, мы как можно быстрее унесли ноги. Забавно было, когда мы спросили дорогу у одного парня. Он начал громко считать улицы, которые нам следует пройти: «Ун, дос, трес, куатро...». Пока считал, подошел другой, который тут же перехватил инициативу и снова начал подсчет «ун, дос, трес...». И так раза четыре. Пока мы не плюнули и не пошли сами.
А на утро лил дождь, временами переходящий в ливень. Но все равно, город не мог не понравится. Во много схож с Питером. Во многом совсем другой. Не такой цивилизованный, как Ницца (учитывая то, как долго мы искали ресторанчик, где принимают кредитки). Хотя, многие, уверена, с жаром примутся оспаривать мое мнение. Успели поверхностно отсмотреть несколько знаменитых достопримечательностей. Спустили последние штаны в магазине футбольного клуба «Барселона». Превесело пообедали в месте под названием «Буфет» - для тех, кто протратился. Будем считать, что это было всего лишь шапочное знакомство. Мы – Барселона, Барселона – мы. Будем знакомы. Вернусь туда? Почти уверена, что да.
Вот и все. Последний кадр на русско-финском пограничье завершил хронологию отпуска. Да, чуть не забыла: Девчонки, спасибо, дорогие, что сподвигли на это сказочное безумство!
Есть кто живой?
Да, кто жаждет доказательств повещественнее, сильвупле, мадам и месью: здесь - http://picasaweb.google.com/Ksenia.Shpagina/NiceSmall и здесь - http://picasaweb.google.com/Ksenia.Shpagina/Nice_Part_I - неприкрыто и неотцензуренно (только вот в нужные моменты фотик предусмотрительно оставлялся в номере) :))
среда, января 09, 2008
Лучший Новый Год Часть 1. Дорога
Рассказ будет долгим.
В Хельсинки прибыли не с целой ночью в запасе, согласно трезвым подсчетам, а за полчаса до начала регистрации. Проторчав много часов на границе (совсем упустили из виду масштабы миграции россиян), пришлось припугнуть организаторов транспортировки финансовой расправой (причина – задержка выезда на полтора часа, кто ж знал, что они окажутся критичными). Водитель, сотворив маленькое чудо, домчал в мгновение ока до ж/д станции, откуда, припустив во весь дух, мы бешенным галопом доскакали до ближайшей автобусной остановки, где плюхнулись в рейсовый бас до аэропорта. Можно сказать, до Милана добрались без приключений.
Прилетев в Милан, первое, что бросилось в глаза – местные мужчины. Парад безупречного вкуса, небрежной мужественности, лоска и авангардного стиля. Женщины совсем терялись на фоне своих выхолощенных спутников. Поверьте, это было красиво - глаз не оторвать. Подкупало, что с виду баловни, а внимание оказывать не забывали.
Воодушевленные, мы забрали заранее арендованную машину и тронулись. Карту нам выдали, когда оформляли наш гольфик. Решили, что ее хватит. Позже выяснилось, очень зря.
Карта составлялась как минимум любителем, как максимум для врагов. Так считали мои напарницы, а я горячо поддакивала (для меня-то любая карта составлена на языке оригинала – японском). По-моему, именно в Милане нам первый раз один из прохожих, у которых мы бесчисленное множество раз спрашивали дорогу, указал на точку за пределами нашей чудесной карты. Мол, out of map, girls. В дальнейшем, эта фраза станет крылатой. С горем пополам, понервничав, добрались до какой-то стоянки, якобы в центре. На стоянке к нам тут же подскочили два африканских жителя с деревянными лотками на перевязи и принялись на непонятном языке предлагать непонятные, но очевидно ненужные штуковины. Не успели мы от них отделаться, как на нас обратили внимание какие-то парни, подошедшие к припаркованной по соседству машине. Изъяснялись только на родном итальянском, другого не знали. Каким-то образом, мы поняли, что они хотят нам всучить парковочные талоны, которые им не пригодились, чтобы нам не покупать новые (правда, где и зачем их покупать, мы так и не поняли). Упорствовали, жестикулировали, пока мы не взяли эти злосчастные талоны и не поместили их под лобовое стекло. Ушли, просто улыбнувшись. Мы до последнего ждали подвоха, но, так и не дождавшись, отправились гулять по уже слегка опостылевшему городу.
Холод стоял, доложу я вам, собачий, что совсем не способствовало приятности процесса. Уже через пару минут мы поняли, что до центра еще очень далеко. А еще через пару минут, мы поняли, что гулять по Милану совсем не хочется. Питер масштабнее и промозглость роднее. В Милане все показалось серым и неприметным. До того неприметным, что запомнила только ситуации, а вот от архитектуры или других атрибутов места в памяти не осталось ровным счетом ничего.
В полпятого вечера мы обнаружили себя в абсолютно ночной темноте. Ветер крепчал, настроение портилось. Было решено свести прогулку к поиску нормальной карты. Но и тут мы потерпели фиаско. Ни книжного магазина, ни газетного киоска нам обнаружить не удалось. Промерзнув до отвращения, мы набрели на какой-то рыночек в шатре, где распродавали вещи ручной работы. Карты там, разумеется, не оказалось. Взамен купили бутылку брюта и домашнего вина, а еще большой пакет песочного печенья – эндорфинчик в дорогу, а питье – по приезду на место, в Ницце то бишь (нам казалось, что место совсем недалеко). Не тут-то было.
Следующие пару часов мы провели в бесконечных плутаниях по запутанным улицам, выбеганиях из машины в поисках табличек с надписями (в Милане они либо давно вышли из моды, либо считаются признаком трусости), изучением идиотской карты, . Мы то и дело парковались, включая аварийку, ругались, мирились, срывались, успокаивались, досаждали прохожим. Иной раз приходилось уходить далеко от машины, замерзая и еще больше раздражаясь, чтобы хоть как-то сориентироваться. Даже распечатанная целой книжкой подробнейшая, как мне казалось, карта выезда из города на шоссе до Франции, оказалась довольно несостоятельной пред лицом миланской атаки. И вот, прокатав до измождения (по некоторым улицам не раз и не два), мы наконец увидели вожделенный указатель с номером нужного нам шоссе. К тому времени, я уже окончательно убедилась, что поездку надо было избежать любым способом.
Мы на шоссе, на правильном шоссе. Все идет хорошо. С полчаса. Как только мы выезжаем на автостраду, что-то странное случается с окружающим миром. Внезапно все вокруг заволакивает густейшим туманом. Вернее, какой бы эпитет я не применила к этому туману, будет недостаточно. Представьте, видно только свет от собственных фар, отражающийся от белых клубней, словно на нас накинули плотный газовый занавес. Если впереди идущая машина удаляется от нас больше, чем на несколько метров – ее поглощает белая тьма, даже свет фар не пробивается. За окном – молоко. Указатели с направлениями и знаки выскакивают на долю секунды из густоты и исчезают. Разобрать на них что-то почти невозможно. Ощущение незабываемое, даже сейчас мрачная картина живо воспроизводится.
Мы поглощаем печенье, бодримся, как можем. Через пару тройку вечностей, туман остается позади. Так же внезапно, как и начался. Мы вдруг поняли, что его больше нет. Темнота стала прозрачной, а далекие неизвестные огни по обеим сторонам окон оповестили о наличии жизни. Окончательно запутавшись в номерах дорог, мы решили, что пропустили нужный поворот. Я уже не помню всех наших метаний, остановок, попыток съехать и развернуться. По счастью, оказалось, что мы все-таки двигались в верном направлении, и скоро карта стала устойчиво коррелировать с происходящим.
Глубокая ночь. Мы успокоились. Ксюша перелезла на заднее сиденье, немного вздремнуть. Я сменила ее на посту штурмана. Вроде едем, вроде граница с Францией не за горами. Ксюша мирно посапывала, мы с Мариной тихо болтали. Какого же было наше изумление, когда над головой вдруг выплыл указатель «Милан». Мы не поверили. Указатель повторился. Ксюша проснулась от наших воплей, что мы каким-то непостижимым образом возвращаемся назад. Милан не насытился нами, он захотел нас обратно. Собрав в кулак остатки воли, мы вычислили, где мы сделали роковой поворот, выработали программу действий и тронулись дальше. Вырулили (как, не помню). Масштаб карты и километраж предвещали долгожданную границу.
Бесконечные тоннели сквозь живописные холмы, высившиеся в темноте. Так называемые, толы со шлагбаумами и автоматами для оплаты дороги (вот вам и секрет идеальных покрытий), с которыми мы изрядно помучились, создавая небольшие заторы. Климат явно помягчел. Ветер все такой же порывистый и настойчивый, но температура ощутимо выше. Проехав какой-то совершенно изумительный город, раскинувшийся ослепительными огнями по крутым холмам, мы, уверенные в том, что страшное позади, остановились на перекур и передых.
Чуть позднее оказалось, что город, который мы проехали, есть Genova (она же Генуя), соответственно, если верить сомнительной карте, мы снова свернули с пути и забрали на 45 градусов правее в нескольких десятках км от границы. С трудом развернулись, запутались в очередной раз в автострадах и съездах. Ничего не оставалось, как заезжать в Женову и там осмотреться. Проехав по невероятно крутым улицам, мы припарковались, видимо, на главной площади города. Очень уютной и захватывающе красивой. Да и весь город поражал своей спокойной южной пышностью, своей доброжелательной и гостеприимной серьезностью. У меня открылось второе дыхание. Сам город вселял устойчивое ощущение счастья и вдохновлял на новые свершения. Я воспользовалась случаем, и выбежала узнать у таксиста дорогу, а за одно и осмотреться хоть немного. Таксист прекрасно говорил по-английски, подробно объяснив, что мы сделали не так, и как это исправить. Вернулась к девчонкам и предложила сделать перерыв, поохладить нервы и посидеть на этой манящей скамеечке. Получив почти истерический отказ, мол, ты-то не сидишь за рулем уже битых сто часов, я пустила в ход загодя приготовленное оружие: «Это была ваша идея!». Все-таки удалось записать пару роликов, отснять пару кадров и укрепить желание непременно сюда вернуться.
И снова на поиски автострады. Разумеется, нашли не с первого раза. Возвращались обратно на площадь окольными путями, но, в итоге, выехали. Дальше помню совсем смутно. Усталость была запредельная, не спали больше суток, не ели почти столько же. Много часов жесткого напряжения. Помню, что проехали еще пару толов. На одном из них с нас сняли около 60 евро. Далеко мы не уехали, как вовремя поняли, что опять движемся в сторону Милана.
Тут пришла пора рассказать о людях, которые попадались нам на пути. Сказать, что они были вежливы - не сказать ничего. Они не просто вежливо отвечали на вопросы, они стремились помочь. Искренне и бескорыстно. Дяденька из будки при толе запустил нас внутрь, на смеси из испанского, итальянского и английского описал дорогу, даже нацарапал на клочке бумаги заветное слово, которое уже не помню, на букву V и длинное (название городка), именно его нам следовало искать на всех указателях (что мы и делали оставшуюся часть пути). И объяснил, что 60 евро, на самом деле, с нас никто не взял, объяснил, какая вышла ситуация и почему нам вылез такой счет. И все это посреди ночи после, уверена, безрадостного дежурства в тесной одинокой будке посреди безучастно проносящихся автомобилей. Причем, он сказал, что мы у него такие далеко не первые. Есть с чего очерстветь, а он не стал.
И так все, у кого нам случалось спросить помощи.
После мы еще раз заблудились и еще раз нашлись с помощью работника уже другого тола, а потом слово на букву V, к нашему устало щенячьему восторгу, многообещающе и уверенно взирало на нас из-под колес растянутыми буками на асфальте, на всех указателях и таблицах. Так незаметно мы пересекли границу Италии. Указатели сменили итальянский на французский, послышался далекий шум моря. И вот оно счастье – стрелка под долгожданным «NICE»!
Все, ушла спать. Продолжение неизбежно следует, даже если это никому не надо.
В Хельсинки прибыли не с целой ночью в запасе, согласно трезвым подсчетам, а за полчаса до начала регистрации. Проторчав много часов на границе (совсем упустили из виду масштабы миграции россиян), пришлось припугнуть организаторов транспортировки финансовой расправой (причина – задержка выезда на полтора часа, кто ж знал, что они окажутся критичными). Водитель, сотворив маленькое чудо, домчал в мгновение ока до ж/д станции, откуда, припустив во весь дух, мы бешенным галопом доскакали до ближайшей автобусной остановки, где плюхнулись в рейсовый бас до аэропорта. Можно сказать, до Милана добрались без приключений.
Прилетев в Милан, первое, что бросилось в глаза – местные мужчины. Парад безупречного вкуса, небрежной мужественности, лоска и авангардного стиля. Женщины совсем терялись на фоне своих выхолощенных спутников. Поверьте, это было красиво - глаз не оторвать. Подкупало, что с виду баловни, а внимание оказывать не забывали.
Воодушевленные, мы забрали заранее арендованную машину и тронулись. Карту нам выдали, когда оформляли наш гольфик. Решили, что ее хватит. Позже выяснилось, очень зря.
Карта составлялась как минимум любителем, как максимум для врагов. Так считали мои напарницы, а я горячо поддакивала (для меня-то любая карта составлена на языке оригинала – японском). По-моему, именно в Милане нам первый раз один из прохожих, у которых мы бесчисленное множество раз спрашивали дорогу, указал на точку за пределами нашей чудесной карты. Мол, out of map, girls. В дальнейшем, эта фраза станет крылатой. С горем пополам, понервничав, добрались до какой-то стоянки, якобы в центре. На стоянке к нам тут же подскочили два африканских жителя с деревянными лотками на перевязи и принялись на непонятном языке предлагать непонятные, но очевидно ненужные штуковины. Не успели мы от них отделаться, как на нас обратили внимание какие-то парни, подошедшие к припаркованной по соседству машине. Изъяснялись только на родном итальянском, другого не знали. Каким-то образом, мы поняли, что они хотят нам всучить парковочные талоны, которые им не пригодились, чтобы нам не покупать новые (правда, где и зачем их покупать, мы так и не поняли). Упорствовали, жестикулировали, пока мы не взяли эти злосчастные талоны и не поместили их под лобовое стекло. Ушли, просто улыбнувшись. Мы до последнего ждали подвоха, но, так и не дождавшись, отправились гулять по уже слегка опостылевшему городу.
Холод стоял, доложу я вам, собачий, что совсем не способствовало приятности процесса. Уже через пару минут мы поняли, что до центра еще очень далеко. А еще через пару минут, мы поняли, что гулять по Милану совсем не хочется. Питер масштабнее и промозглость роднее. В Милане все показалось серым и неприметным. До того неприметным, что запомнила только ситуации, а вот от архитектуры или других атрибутов места в памяти не осталось ровным счетом ничего.
В полпятого вечера мы обнаружили себя в абсолютно ночной темноте. Ветер крепчал, настроение портилось. Было решено свести прогулку к поиску нормальной карты. Но и тут мы потерпели фиаско. Ни книжного магазина, ни газетного киоска нам обнаружить не удалось. Промерзнув до отвращения, мы набрели на какой-то рыночек в шатре, где распродавали вещи ручной работы. Карты там, разумеется, не оказалось. Взамен купили бутылку брюта и домашнего вина, а еще большой пакет песочного печенья – эндорфинчик в дорогу, а питье – по приезду на место, в Ницце то бишь (нам казалось, что место совсем недалеко). Не тут-то было.
Следующие пару часов мы провели в бесконечных плутаниях по запутанным улицам, выбеганиях из машины в поисках табличек с надписями (в Милане они либо давно вышли из моды, либо считаются признаком трусости), изучением идиотской карты, . Мы то и дело парковались, включая аварийку, ругались, мирились, срывались, успокаивались, досаждали прохожим. Иной раз приходилось уходить далеко от машины, замерзая и еще больше раздражаясь, чтобы хоть как-то сориентироваться. Даже распечатанная целой книжкой подробнейшая, как мне казалось, карта выезда из города на шоссе до Франции, оказалась довольно несостоятельной пред лицом миланской атаки. И вот, прокатав до измождения (по некоторым улицам не раз и не два), мы наконец увидели вожделенный указатель с номером нужного нам шоссе. К тому времени, я уже окончательно убедилась, что поездку надо было избежать любым способом.
Мы на шоссе, на правильном шоссе. Все идет хорошо. С полчаса. Как только мы выезжаем на автостраду, что-то странное случается с окружающим миром. Внезапно все вокруг заволакивает густейшим туманом. Вернее, какой бы эпитет я не применила к этому туману, будет недостаточно. Представьте, видно только свет от собственных фар, отражающийся от белых клубней, словно на нас накинули плотный газовый занавес. Если впереди идущая машина удаляется от нас больше, чем на несколько метров – ее поглощает белая тьма, даже свет фар не пробивается. За окном – молоко. Указатели с направлениями и знаки выскакивают на долю секунды из густоты и исчезают. Разобрать на них что-то почти невозможно. Ощущение незабываемое, даже сейчас мрачная картина живо воспроизводится.
Мы поглощаем печенье, бодримся, как можем. Через пару тройку вечностей, туман остается позади. Так же внезапно, как и начался. Мы вдруг поняли, что его больше нет. Темнота стала прозрачной, а далекие неизвестные огни по обеим сторонам окон оповестили о наличии жизни. Окончательно запутавшись в номерах дорог, мы решили, что пропустили нужный поворот. Я уже не помню всех наших метаний, остановок, попыток съехать и развернуться. По счастью, оказалось, что мы все-таки двигались в верном направлении, и скоро карта стала устойчиво коррелировать с происходящим.
Глубокая ночь. Мы успокоились. Ксюша перелезла на заднее сиденье, немного вздремнуть. Я сменила ее на посту штурмана. Вроде едем, вроде граница с Францией не за горами. Ксюша мирно посапывала, мы с Мариной тихо болтали. Какого же было наше изумление, когда над головой вдруг выплыл указатель «Милан». Мы не поверили. Указатель повторился. Ксюша проснулась от наших воплей, что мы каким-то непостижимым образом возвращаемся назад. Милан не насытился нами, он захотел нас обратно. Собрав в кулак остатки воли, мы вычислили, где мы сделали роковой поворот, выработали программу действий и тронулись дальше. Вырулили (как, не помню). Масштаб карты и километраж предвещали долгожданную границу.
Бесконечные тоннели сквозь живописные холмы, высившиеся в темноте. Так называемые, толы со шлагбаумами и автоматами для оплаты дороги (вот вам и секрет идеальных покрытий), с которыми мы изрядно помучились, создавая небольшие заторы. Климат явно помягчел. Ветер все такой же порывистый и настойчивый, но температура ощутимо выше. Проехав какой-то совершенно изумительный город, раскинувшийся ослепительными огнями по крутым холмам, мы, уверенные в том, что страшное позади, остановились на перекур и передых.
Чуть позднее оказалось, что город, который мы проехали, есть Genova (она же Генуя), соответственно, если верить сомнительной карте, мы снова свернули с пути и забрали на 45 градусов правее в нескольких десятках км от границы. С трудом развернулись, запутались в очередной раз в автострадах и съездах. Ничего не оставалось, как заезжать в Женову и там осмотреться. Проехав по невероятно крутым улицам, мы припарковались, видимо, на главной площади города. Очень уютной и захватывающе красивой. Да и весь город поражал своей спокойной южной пышностью, своей доброжелательной и гостеприимной серьезностью. У меня открылось второе дыхание. Сам город вселял устойчивое ощущение счастья и вдохновлял на новые свершения. Я воспользовалась случаем, и выбежала узнать у таксиста дорогу, а за одно и осмотреться хоть немного. Таксист прекрасно говорил по-английски, подробно объяснив, что мы сделали не так, и как это исправить. Вернулась к девчонкам и предложила сделать перерыв, поохладить нервы и посидеть на этой манящей скамеечке. Получив почти истерический отказ, мол, ты-то не сидишь за рулем уже битых сто часов, я пустила в ход загодя приготовленное оружие: «Это была ваша идея!». Все-таки удалось записать пару роликов, отснять пару кадров и укрепить желание непременно сюда вернуться.
И снова на поиски автострады. Разумеется, нашли не с первого раза. Возвращались обратно на площадь окольными путями, но, в итоге, выехали. Дальше помню совсем смутно. Усталость была запредельная, не спали больше суток, не ели почти столько же. Много часов жесткого напряжения. Помню, что проехали еще пару толов. На одном из них с нас сняли около 60 евро. Далеко мы не уехали, как вовремя поняли, что опять движемся в сторону Милана.
Тут пришла пора рассказать о людях, которые попадались нам на пути. Сказать, что они были вежливы - не сказать ничего. Они не просто вежливо отвечали на вопросы, они стремились помочь. Искренне и бескорыстно. Дяденька из будки при толе запустил нас внутрь, на смеси из испанского, итальянского и английского описал дорогу, даже нацарапал на клочке бумаги заветное слово, которое уже не помню, на букву V и длинное (название городка), именно его нам следовало искать на всех указателях (что мы и делали оставшуюся часть пути). И объяснил, что 60 евро, на самом деле, с нас никто не взял, объяснил, какая вышла ситуация и почему нам вылез такой счет. И все это посреди ночи после, уверена, безрадостного дежурства в тесной одинокой будке посреди безучастно проносящихся автомобилей. Причем, он сказал, что мы у него такие далеко не первые. Есть с чего очерстветь, а он не стал.
И так все, у кого нам случалось спросить помощи.
После мы еще раз заблудились и еще раз нашлись с помощью работника уже другого тола, а потом слово на букву V, к нашему устало щенячьему восторгу, многообещающе и уверенно взирало на нас из-под колес растянутыми буками на асфальте, на всех указателях и таблицах. Так незаметно мы пересекли границу Италии. Указатели сменили итальянский на французский, послышался далекий шум моря. И вот оно счастье – стрелка под долгожданным «NICE»!
Все, ушла спать. Продолжение неизбежно следует, даже если это никому не надо.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)